Пляска теней (Анси)

Рубрика Истории

Часы секундными стрелками отбивали барабанную дробь на нервах. Тишина воцарилась такая, что казалось, слышно муху, пролетающую двумя этажами выше. Какой-то неприятный холодок нагло уселся под ложечкой и растолкал там все остальные чувства, звеня туго натянутой струной, или тетивой, и он остановился посреди лестницы, прислушиваясь.

Посреди защищённого со всех сторон, набитого дружинниками Китежского кремля стоял царевич Боримир, за несколько дней до венчания на царство, и напряжённо прислушивался, а сердце уходило в пятки от страха. Немудрено. То и дело краем глаза он улавливал непонятное движение, но стоило резко повернуться в нужную сторону — и всё было как прежде. Но, отведя взгляд, он чувствовал, будто бы на самом краю зрения реальность чернеет и рассеивается в густом тумане. «Перепил мёду», — решил бы будущий великий царь, да только в Китежском царстве царевичи, прежде чем надеть на себя корону и вступить в права, держали кремлёвский пост. Поэтому, сказав себе под нос — «Должно быть, от голоду померещилось», — царевич продолжил шествовать, то и дело внутренне вздрагивая и повторяя сию разумную мысль, как заклинание. Если дружинники, стоящие у дверей по всему Кремлю, и заметили, что будущий правитель немножко тронулся умом, то вежливо сделали вид, что ничего не замечают.

Напряжённое и странное шествие было окончено в каморке у Олеговского зала, где стоял величественный алмазный трон. Каморка ничем не отражала величия своего царственного соседа — разве что вторила ему истинно исполинской кипой бумаг на столе, наперебой требующих внимания царевича, а потому Боримир, помотав головой, задвинул тревогу в дальний угол сознания и принялся корпеть над столом. Нелёгкое это было дело — становиться царём, особенно когда привык к простым и понятным ратным подвигам, а не бумагам и подписям.

Старший брат знал всё о бумагах, царствовании и интригах. О том, что даже эти знания помогли ему ненадолго, Боримир предпочёл не думать так же, как на поле боя не думал о летящих повсюду стрелах. По крайней мере, это он делать умел. Оставалось очень, очень быстро разобраться со всем остальным...

***

Лишь глубоко заполночь царевич, кряхтя, разогнулся, потянулся и потёр глаза. Царевичу не полагалось таких жестов на публике, и поэтому он огляделся, чтобы убедиться, что все до этого отосланные подданные не стояли в дверях... В этот же момент он вскочил со стула, хватаясь за алебарду. Оружие это теперь полагалось ему по званию, хотя он привык к его более грубому и простому брату — топору, но древко легло в руку легко и без раздумий, в то время как напряжённый взгляд обшаривал пространство комнаты, пляшущей в пламени свеч, потревоженных потоками воздуха. Кроме пляшущих теней, всё было спокойно, и Боримир, помедлив, опустил алебарду. Все инстинкты и опыт выступали против того, чтобы он расслабился и убрал оружие, но теперь ему приходилось думать и о своей репутации. Негоже без пяти минут государю шарахаться от теней и размахивать алебардой в собственном дворце: вместо тронного зала можно легко оказаться запертым в какой-нибудь башне, пока дальние родственники, под шумок убедившие народ, что ты вконец свихнулся, пируют и поглощают яства, которые готовили к твоему венчанию на царство. Поэтому он расслабился внешне, пытаясь считывать малейшие знаки в окружающем пространстве и прислушиваться к каждому предчувствию на грани осознанности — и в таком состоянии двинулся к двери...

Но замер, вскинув алебарду вновь.

У двери, прямо перед ним, неподвижно стояли две фигуры, уставившись перед собой неподвижным взглядом. Удар последовал почти мгновенно, нацеленный на левую фигуру, но та даже не шевельнулась: мигнула в воздухе, и топор прошёл сквозь неё, не задев неизвестного гостя. Неверное пламя свечи не шевельнулось при появлении гостей, но затрепетало теперь, испуганное полётом оружия. Боримир открыл было рот, чтобы позвать стражу, но внезапно в воздухе поднялся синеватый вихрь и повис пеленой вокруг — полупрозрачной пеленой вокруг дверей и окон, вдоль всех стен и потолка, и сколько бы Боримир ни звал, снаружи не доносилось ни звука.

Фигуры не двигались, терпеливо ожидая, пока он прекратит кричать. Боримир замолчал, впервые рассматривая жутковатых гостей.

Судя по виду, они были близнецами, да такими одинаковыми, что и одной чёрточки не найдёшь, чтобы провести между ними границу. Выглядели они вполне материально и отбрасывали самые настоящие тени, а грудь каждого вздымалась и опускалась в процессе, который любой человек без опаски назвал бы дыханием, если бы только не видел, как эта самая грудь растворилась под ударом алебарды и явилась на свет вновь всего мгновением позже.

— Кто вы? — наконец спросил царевич.

Стоило последнему звуку его вопроса раздаться в воздухе, и фигуры пришли в движение, а взгляды их скрестились на царевиче.

— Мы свет и тьма, — зазвучали два голоса. — Мы твоя тень, сила и слабость, жизнь или смерть. Мы то, от чего нельзя сбежать, и то, что нельзя догнать дважды. Берегись.

И тут, будто по мановению руки неведомого колдуна, синяя пелена пропала, тени, казалось, стали чуть-чуть менее густыми и чёрными, и две фигуры исчезли бесследно, оставив царевича с алебардой в руках и колотящимся сердцем в груди.

***

На следующее утро царевич не помнил, как он добрался до покоев, а слуги и дружинники между собой поговаривали: царевич, дескать, с лица спал и шатался, будто пьяный, а в глазах огонь — того и гляди, и его спалит, и всё вокруг в нервной лихорадке. Но царевичу было не до людской молвы: он забылся беспокойным сном, не отпуская даже в предрассветные часы древка алебарды, и свечи горели в его покоях до самого утра. Наутро он встал, разбитый и подавленный, чтобы умыться и взбодриться, стряхнув ночные наваждения... и на его пути встала одна из вчерашних фигур.

— Красная шапочка идёт по дороге... — начала медленно и спокойно говорить фигура, смотря в окно покоев, а царевич, не слушая, заорал, вызывая стражу.

Но и на этот раз покои были окутаны синей дымкой, на этот раз больше напоминавшей туман, чем свечение, а фигура продолжала говорить:

— У Красной шапочки слабые ноги. Волк настигает, корзинка пуста... Что ты ей скажешь — «иди» или «встань»?

— Кто ты? Кто тебя впустил? Что ты делаешь в моих покоях? — с внезапно поднявшейся злостью спрашивал Боримир, но фигура, полностью игнорируя его, неподвижно смотрела в окно. Боримир взмахнул алебардой и вновь не причинил ей ни малейшего вреда; взгляд обшарил комнату и замер на кувшине с водой на прикроватной тумбочке. Царевич рванул к нему со всей доступной ему скоростью, но торопился, очевидно, зря: фигура не двинулась с места. Кувшин пролетел сквозь неё и разбился о стену. Вода стекала по белокаменной стенкее; несколько осколков отлетели далеко от стены и замерли в центре комнаты.

Незваного гостя, казалось, ничто не трогало.

— Ты привиделся мне или это сон? Ты пророк или дух? Кто ты? Чего ты хочешь?

Казалось, только последним вопросом он смог добиться внимания фигуры, но внимание это было едва ли таким, которого хотел царевич: фигура лишь повторила странную присказку, тем же тоном, тем же голосом, с той же нерушимой отрешённостью. Никакие вопросы не меняли поведения фигуры, а синий туман не позволял ни подойти к окну, ни открыть дверь, и царевич, проделав всё, что он только мог придумать, чтобы исследовать неведомое существо или выбраться из комнаты и позвать других людей, которые могли бы сказать, наваждение ли это, сдался и прокрутил в голове присказку.

— «Иди», — наконец ответил он духу или призраку, стоящему перед ним.

— Выбор сделан, — мгновенно откликнулся тот и исчез, взяв с собой синий туман.

Царевич сел на кровать. Неведомые духи с непонятными предупреждениями среди ночи — это жутко, пугающе и ненормально, но всё же они более-менее вписывались в его картину мира. Царство полно всего колдовского, неизведанного и странного, пусть это самое неизведанное и странное обходило его стороной до поры до времени; нет ничего удивительного в том, что ночь в Кремле Китеж-града таила в себе нечто необъяснимое и угрожающее. С этой мыслью можно было жить, окружая себя свечами, а средь бела дня выясняя у всех, кто имел дело с магией и волшебством, что это за чертовщина такая. Но сейчас, стоило ему проснуться, призрак наглядно показал ему: свет — не спасение и не защита, никакая физическая сила, кажется, не влияет на этих духов, зато они сами, судя по всему, с превеликим удовольствием влияют на физический мир, попросту запирая его в покоях, заглушая все звуки.

История, сказания и былины, известные царевичу по долгу службы и происхождения, не могли пролить свет на его дальнейшие действия. В его разуме смутно зародилась идея, что в таких ситуациях нужно бежать на край света, добывать страшное сияющее оружие, обманом или подвигом выманивая его у колдовских сил. Проблема заключалась в том, что и Тридевятое царство, где было много богатырей и волшебников, и Лесное царство во главе с каргой Ягой, и кащеевы Сизые Топи граничили с Китежским царством и с удовольствием бы отхватили кусок-другой его территории, а потому соваться туда в одиночку ещё не коронованному царевичу было так же глупо, как юной девушке приходить в логово Горыныча, а тирану-царю — есть из рук отвергнутой барышни. Самоубийцей царевич не был, да и бросать дворец на произвол бояр и обращаться в бегство не собирался, а потому, как бы несведущ он ни был в таких делах, разбираться с потусторонним лучше было самостоятельно. Как только ты приблизился на пару шагов к заветному трону, лучше не доверять никому. При дворе относились к нему насторожённо, не зная, что выйдет из царевича и будет ли он удобен, а дружине можно было доверить жизнь, но не слабость.

Продолжение следует уже в 4-ом выпуске!